Вот кто ввел традицию рождественской елки в России

Популяризовать обычай наряжать елку пытался еще Петр I. Во время своих путешествий по Европе он заметил, как местные наряжают к зимним праздникам ель. По другим данным, монарх «подглядел» это у немцев, живших в России.

Как бы то ни было, император как раз собирался упорядочить в стране празднование Нового года и воспользовался этой возможностью, чтобы познакомить подданных с новым обычаем, повелев: «в дому своем, по большим и проезжим знатным улицам, знатным людям, и у домов нарочитых духовного и мирского чину, перед вороты учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых, <…> а людям скудным комуждо хотя по древцу или ветви на вороты, или над хороминою своею поставить».

Однако обычай не прижился, и после смерти Петра I наряженные елки остались только в кабаках. Их ставили у входа или на крыше, чтобы помечать таким образом питейные заведения для людей, не знавших грамоты.

Возможно, Россия так и осталась бы без этой прекрасной традиции, если бы почти столетие спустя супруга будущего императора Николая I не сделала то, что не удалось царю-реформатору.

Рождество для Шарлотты Прусской

Портрет принцессы Шарлотты Прусской и портрет Николая I

Приехав в 1817 году в Россию, которой предстояло стать для нее вторым отечеством, немецкая принцесса Шарлотта очень тосковала и много плакала от волнения перед встречей с семьей жениха, о чем признавалась в своих мемуарах.

Романовы приняли ее тепло, да и брак с Николаем Павловичем, в то время великим князем, был заключен не только по расчету, но и по взаимной симпатии. Однако Александра Федоровна — именно такое имя получила Шарлотта, приняв православие, — продолжала скучать по дому и родным.

Возможно, именно тоска по родине и подтолкнула Александру Федоровну попросить супруга о том, чтобы в ее покоях в Москве к 24 декабря 1817 года установили елку, украшенную по прусским традициям. На следующий год елка появилась в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге, а в 1828 Александра Федоровна, тогда уже императрица, устроила первую «детскую елку» для отпрысков венценосной семьи.

Такие праздники стали регулярными, и постепенно чужеземную традицию переняла столичная знать. В конце 1840-х вокруг елок поднялся настоящий ажиотаж, однако позволить себе такое удовольствие мог далеко не каждый, поскольку елочные игрушки и уже наряженные елки стоили очень дорого. Зажиточные петербуржцы чуть ли не соревновались друг с другом в том, чья ель пышнее и наряднее; особой редкостью было искусственное дерево.

Алексей Чернышёв. Сцены из семейной жизни императора Николая I. Рождественская ёлка в Аничковом дворце, 1848

Появились и «публичные», общественные елки. Первая, украшенная лоскутами разноцветной бумаги, была установлена в 1852 году в Екатерингофском вокзале в Санкт-Петербурге. Оттуда елки распространились в дворянские, офицерские и купеческие собрания, а также театры и клубы.

Празднование Рождества в доме Романовых

В ежегодных праздниках с елками, которые организовывала лично ее величество, принимали участие не только ее собственные дети и племянники, но и придворные. Торжество начиналось в сочельник, после всенощной службы, а ждали его с самого утра.

«Нас всегда собирали сперва во внутренние покои ее величества; там мы около закрытых дверей концертного зала или ротонды в Зимнем дворце, в которых обыкновенно происходила елка, боролись и толкались, все дети между собою, царские включительно, кто первый попадет в заветный зал», — так вспоминала заветный день во дворце фрейлина Высочайшего двора Мария Фредерикс.

Наконец звонил колокольчик. «От нетерпения у нас почти конвульсии», — описывал этот момент великий князь Константин Николаевич в возрасте 12 лет в своем дневнике. Неудивительно: звонок был сигналом к тому, чтобы впустить детей в освещенную «тысячей свечей» комнату. Там императрица по одному подводила малышей к отдельным столикам с елками, украшенным конфетами и фруктами, и раздавала подарки.

«Можно себе представить, сколько радости, удовольствия и благодарности изливалось в эту минуту. Так все было мило, просто, сердечно, несмотря на то что было в присутствии государя и императрицы; но они умели, как никто, своей добротой и лаской удалять всякую натянутость этикета», — рассказывала Мария Фредерикс, отмечая, что после праздника елку разрешалось забрать домой, чтобы еще долго любоваться ею и угощаться сладостями-украшениями.

По мере взросления детей подарки менялись, и игрушки превращались в книги, платья и драгоценности. Однажды дочь императора, княжна Александра, обнаружила под елкой совершенно диковинный подарок — своего жениха, принца Гессен-Кассельского Фридриха Вильгельма, который незадолго до этого тайно приехал в Санкт-Петербург. 

Сами императорские дети тоже готовили сюрпризы для родителей и друг друга, предпочитая делать что-то своими руками — рисовать, вышивать, ваять. Например, великие князья на уроках по столярному ремеслу мастерили игрушечную мебель для кукольных домиков и преподносили ее своим сестрам.

После раздачи подарков участники праздника переходили в другой зал с большим столом, украшенным изящными вещицами из фарфора и хрусталя. Здесь проходила лотерея с игральными картами: император объявлял выигравшую карту, и счастливец подходил к императрице за своим призом. 

Свой стол с «рождественским деревом» был и у императора, который, впрочем, «всегда был против елок», как вспоминала в своих мемуарах великая княжна Ольга Николаевна. Государь опасался пожара, и именно на елку пали его подозрения, когда 17 декабря 1837 года действительно загорелся Зимний дворец.

Пожар в Зимнем дворце

В тот вечер у детей проходила «маленькая елка», которую устраивали примерно за неделю до большой рождественской для обмена «разными безделушками» в узком кругу. Николай I предположил, что украшенное свечами дерево кто-то опрокинул, однако его догадки не подтвердились, и традиция закрепилась в императорской семье.