Как советские немцы жили в трудовой армии во время войны
«Помню, как по улице везли телеги, с которых свешивались голые ноги, руки умерших от голода и холода трудармейцев», – такими мрачными историями наполнены воспоминания советских немцев, переживших так называемую трудармию. На их плечи легла вина за действия их исторической родины.
Что такое «трудовая армия»
Формирование трудармии началось в сентябре 1941 года. Немцы, депортированные из Поволжья и Крыма в Сибирь и Казахстан в начале войны, жили в ужасных условиях и находились на грани отчаяния. Это напряжение, с одной стороны, таило в себе потенциальную опасность. С другой стороны, Советскому Союзу требовалась рабочая сила, которая обеспечила бы работу промышленности в военное время. Обе проблемы можно было решить, направив немцев на принудительные работы.
10 января 1942 года Государственный комитет обороны под грифом «строго секретно» принял постановление «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет». Годные к физическому труду мужчины отправлялись на лесозаготовки, строительство железных дорог и заводов. Для этого немцы должны были явиться на сборные пункты «в исправной зимней одежде с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и десятидневным запасом продовольствия» – требования, которым едва ли могли соответствовать люди, наспех выселенные из своих домов во время депортации. За неявку и дезертирство могла быть назначена высшая мера наказания – расстрел.
Есть версия, что трудовой армией принудительные работы начали называть сами мобилизованные. Некоторые историки утверждают, что этот термин не употреблялся в официальных документах: им пользовались люди, не желавшие приравнивать себя к заключенным, что делали советские власти. Другие уточняют, что в бумагах, подготовленных чиновниками на местах – начальниками лагерей или строек, это слово все же встречается: пока центральные органы не хотели вызывать ассоциаций с трудовой армией 1920-х годов, в которой служили солдаты Красной армии после Гражданской войны (1917–1922), управленцы более низкого ранга не видели для происходившего иного обозначения.
Как жили трудармейцы
Историк Николай Бугай называет трудовую армию сочетанием «военной службы, производственной деятельности, гулаговского режима содержания». Многие бывшие немцы-трудармейцы вспоминают страшные условия жизни в «зонах». «…Там, куда мы попали, был настоящий концлагерь, – рассказывал уроженец Харькова Михаил Шмидт. – Я попал в общую бригаду по копке траншеи для канализации завода “Урал”. Грунт был мерзлый, мороз доходил до 35°. Долбили ломом и кувалдой – это был тяжелый труд. Многие не выживали». Другой мобилизованный на Урал немец, Альберт Генрихс, вспоминал: «Условия быта и жизни у нас были одинаковыми с заключенными. <…> Особенно страшно было смотреть друг на друга в бане: раздетые, мы выглядели, как скелеты».
Нехватка еды и одежды, многочасовой тяжкий труд в суровом климате без возможности согреться зимой – в подобных каторжных условиях к работе трудармейцев предъявлялись высочайшие требования. За дисциплиной также строго следили, лагеря были огорожены колючей проволокой, их патрулировали и охраняли вооруженные сотрудники, часто относившиеся к мобилизованным с открытой неприязнью и даже ненавистью.
«Зимой бригада подошла к вахте, там всегда долго стояли при сильном морозе, один узник упал на землю и лежит, конвоир подошел к нему, ударил ногой и говорит: “Вставай, фашистская сука!” – а он уже мертвый», – вспоминал Михаил Шмидт. Впрочем, среди сотрудников и местных жителей иногда встречались и сочувствующие, помогавшие немцам выживать в этих чудовищных условиях: «…Свет не без добрых людей. Один охранник летом вечерами нас выпускал, мы пойдем в поле, найдем турнепс или другой овощ, сварим и поедим. Весной находили мороженую картошку», – рассказывала Мария Сабот, уроженка Поволжья.
Поскольку потребность в рабочих руках росла, мобилизация продолжалась, все больше отраслей задействовали трудармейцев. Уже в конце 1942 года на трудовой фронт были направлены другие народы – финны, румыны, венгры, болгары, итальянцы и прочие «провинившиеся народы», чьи исторические родины воевали на стороне нацистов. Под призыв попали мужчины от 15 до 55 лет и женщины от 16 до 45, кроме беременных и тех, у кого были дети младше трех лет. «Помню, дети бежали за телегой, плакали и просили: “Мамочка, не оставляй меня, возьми меня с собой!” – но военные отгоняли женщин. Дети остались у родственников или были отданы в детские дома», – вспоминала Эмертиана Франк, работавшая на уральском бумажном комбинате.
Происходившее с ними многие трудармейцы считали несправедливостью, отмечает историк Аркадий Герман. Однако если старшее поколение, уже пережившее германофобию царского режима, ужасы Гражданской войны и репрессии 1930-х годов, было привычно к подобным потрясениям, то для молодежи жестокость властей стала шоком. Молодые люди, выросшие на социалистических идеалах, «никак не могли понять, как можно было их отождествлять с «фашистами». <…> Сложившаяся ситуация вызывала у них обиду и желание доказать своим активным трудом и примерным поведением лояльность и патриотизм».
«Трудились дружно, считали, что своим трудом тоже помогаем фронту, с Победой связывали свои надежды на возвращение домой, встречу с родными <…> рассказывают, что в Рождество женщины-трудармейки в цехе тихо-тихо пели рождественские песни и молили Бога, чтобы он помог быстрее покончить с этой проклятой войной и восстановить справедливость по отношению к тем, кто ни в чем не был виноват», – так описывала свои чувства Эмертиана Франк. Впрочем, многие мобилизованные сопротивлялись, отказывались от работ и даже пытались бежать. Пойманных возвращали обратно и судили, часто приговаривая к смерти.
После войны
С окончанием войны против фашистской Германии трудармия не была расформирована – это произошло только к 1947 году. Всего за время войны, по некоторым данным, на трудовой фронт были мобилизованы более 316 тыс. советских немцев. Однако вернуться в родные места выжившие не могли: разрешали только туда, куда их выселили к началу мобилизации. 26 ноября 1948 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Великой Отечественной войны». Он привязывал всех переселенных к новым местам жительства «навечно, без права возврата». Самовольный выезд так называемых спецпоселенцев рассматривался как побег и грозил рискнувшему нарушить указ 20 годами каторги.
Новое положение давало возможность воссоединиться с близкими, в том числе с детьми, оставленными на попечение колхозов и нетрудоспособных родственников. Это удавалось не всем, и некоторые семьи так и остались разделены: «У нас в Соликамске есть матери, которые до сих пор не могут найти своих детей. Те попали в детдома, там им дали другие имена и фамилии. Бывает, что родители, наконец, находят детей, а они от них отказываются: “Ты – не моя мама!”», – рассказывал в 2000-х годах бывший трудармеец Эдвин Гриб. А Эмертиана Франк вспоминала об этом времени как о поре не только новых волнений, но и новых надежд: «Опять в нашей жизни была спецкомендатура, опять ожидания и тревоги, что еще ждет нас впереди. Но жизнь брала свое, продолжали трудиться, обустраивались, создавали семьи».
Режим спецпоселений был снят в 1955 году, уже после смерти Иосифа Сталина, однако ни своего имущества, ни права все же вернуться на родину советские немцы так и не получили. Не случилось этого и при Никите Хрущеве в 1964-м, с новым указом Президиума Верховного Совета СССР. Он признавал несправедливость обвинений против немцев, которые были «проявлением произвола в условиях культа личности Сталина», однако, поскольку и сами немцы, и люди, заселившие их прежние места жительства, уже обосновались на новых территориях, все должно было оставаться как есть.
Ограничения были сняты только в 1972 году, когда Президиум Верховного Совета СССР постановил, что немцы и другие народы, раньше несвободные в своем выборе, «пользуются, как и все советские граждане, правом избирать место жительства на всей территории СССР». Однако даже тогда власти не хотели возвращения немцев в прежние поселения и не способствовали переездам. Инициативы немцев по созданию национальной автономии – такая уже была в Поволжье с конца 1910-х по 1941 год – тоже так и не были реализованы.